***

О Магомеде Эфендиеве, выходце из лезгинского села Нижний Цинит Дагестана, совсем юношей проведшем в Ясной Поляне более трёх лет и написавшем о том периоде книгу «Я знал Льва Толстого и его семью», в последнее время в информационном пространстве появился ряд материалов, небезынтересных для читателей.

Книга Эфендиева, увидевшая свет в Дагестанском книжном издательстве в 1964 году тиражом в 3000 экземпляров, ныне является библиографической редкостью и единственной о Л.Н. Толстом в дагестанской мемуарной литературе.

В течение пяти лет после выхода этой книги автор получил 380 писем со всех концов Советского Союза с просьбой выслать книгу. Пока была возможность, автор посылал экземпляры книги, о чём свидетельствуют благодарные отклики читателей, хранящиеся у родственников Эфендиева.

Главное в этой книге – пронесённая через всю жизнь благодарность автора великому писателю и его семье за заботу и поддержку в той трагической ситуации, в которой оказался Магомед Эфендиев ещё пятнадцатилетним юношей.

По ложному обвинению в соучастии в кровной мести за убитого во время празднования лезгинского праздника Яран-сувар (весеннего равноденствия) родственника и в предшествовавшей двум смертоубийствам праздничной массовой стрельбе, запрещённой властями, но разрешённой старейшинами села, Магомеда, чьих родителей к тому времени уже не было в живых, приговорили к 12 годам ссылки в Тульскую губернию.

Этапный поезд с арестантами долгих полтора месяца вёз юного узника до уездного города Крапивна, где он был отдан под надзор полиции. Здесь он встречает своих земляков, находит новые знакомства с местными жителями и целеустремлённо учит русский язык.

Однажды, во время прогулки по городу, к нему подошли два его сверстника – брат и сестра Юдины, оказавшиеся детьми городского главы. Их, видимо, заинтересовал внешний вид Магомеда: кавказская папаха и черкеска. Подростки быстро нашли общий язык, подружились. Эта дружба стала настолько тесной, что городской глава по просьбе детей предоставил в своём доме жильё Магомеду, что могло означать: хозяин дома Егор Иванович не поверил в справедливость суда, совершённого над подростком, пожалел его, оказавшегося беззащитным в такой дали от родных мест, и взял его к себе помощником по хозяйственным делам.

Кроме этой «реабилитации» Магомеду судьба преподнесла ещё более убедительную и значительную.

25 сентября 1907 года, в день рождения, когда Магомеду исполнилось 16 лет, Юдин-старший взял юного кавказца с собой на почтовую станцию Щёкино, где они встретили Льва Николаевича Толстого и домашнего врача семьи Толстых Душана Петровича Маковицкого.

Не мог не заметить Магомеда в горской одежде и великий писатель, побывавший на Кавказе с 1851 по 1854 год и ещё тогда писавший следующие слова:

«Я начинаю любить Кавказ хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно, хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи – война и свобода».

Любовь к Кавказу подвигла Толстого к сбору здесь, особенно в Дагестане, богатейшего фольклорно-этнографического, лексического материала, который он использовал в своих кавказских произведениях, продолжал поиск и изучение бесценных источников по данной теме вплоть до своих последних дней, когда мучительно, во имя высшей правдивости повествования, работал над «Хаджи-Муратом». (Кстати, «кавказоведение» писателя подробно и глубоко исследовано в книге филолога-фольклориста Уздият Башировны Далгат «Л.Н. Толстой и Дагестан», увидевшей свет в 1963 году в Дагестанском книжном издательстве и переизданной здесь же в 2023-м).

Лев Николаевич осведомился от Юдина, каким образом Магомед оказался в этих краях, задал юноше несколько вопросов. А через два дня за ссыльным приехал старший сын писателя Андрей Львович, который, договорившись с полицией, взял его на поруки и отвёз в Ясную Поляну.

Здесь, в этой усадьбе всемирного притяжения, почувствовав душевное покровительство и глубокое понимание со стороны семьи Толстого и других обитателей этого большого гнезда, душа Магомеда оттаивает и вновь обретает крылья.

Юный лезгин близко общается с Львом Николаевичем, читает его книги, охотно выполняет поручения его жены Софьи Андреевны, ходит на охоту с Андреем Львовичем, учится секретам рисования у Татьяны Львовны.

Первой книгой, прочитанной Магомедом в Ясной Поляне, была принесённая ему слугой в яснополянском доме Ильёй Васильевичем Сидорковым «Круг чтения» 1906 года издания. Затем юным кавказцем были прочитаны другие книги писателя, что помогло юному кавказцу улучшить своё владение русским языком.

Об этом и многом другом с любовью и усердием повествует Магомед Эфендиев в своей книге «Я знал Льва Толстого и его семью».

Но он почти ничего не говорит о своей семье.

Из книги становится известно, что у него есть два старших брата и четыре замужних сестры. Их имена не названы. Сейчас известно, что старшего брата, заменившего большой семье отца, звали Махмудом. Тот переписывался с Магомедом и один раз даже приехал в Ясную Поляну наведывать младшего брата. А старший сын Толстого Андрей Львович в честь дорогого для Магомеда гостя повелел заколоть барана, как это принято делать в таких случаях на Кавказе. Больше ни слова о семье, о доме.

Главной причиной такого умалчивания было то, что Магомед Эфендиев принадлежал к известному в Лезгистане роду мусульманского богослова и поэта Али из Рухуна (1771 – 1851), чьи сыновья Абдул-Латиф и Абакар, а также внуки занимались дозволенными исламом науками, преподавали в медресе и носили соответствующий подобному рангу титул «эфенди» (откуда и появилась фамилия «Эфендиев»). В годы советской власти о таком происхождении писать или говорить было бы опрометчивым шагом и повлекло бы за собой нежелательные последствия.

В эти годы было предано забвению и поэтическое наследие Али из Рухуна и его внуков от старшего сына Абдул-Латифа – Магомеда и Махмуда, а также внука от младшего сына Абакара – Абдул-Гамида.

Сохранившееся лишь небольшое количество их стихов вернулось в лоно родной литературы после 1991 года.

Сведения об этих представителях лезгинской литературы можно найти у Гасана Алкадари (1834 – 1910), известного богослова, историографа, просветителя и поэта, писавшего стихи под псевдонимом «Мамнун» («Облагодетельствованный») – в его трудах «Асари-Дагестан» и «Диван ал-Мамнун», переведённых на русский язык.

Следует отметить, что труд «Асари-Дагестан» (исторические сведения о Дагестане) написан на тюркском языке и переведён на русский язык сыном автора Али Гасановым и издан в 1929 году. «Диван ал-Мамнун» (сборник сочинений Мамнуна) составлен в основном из стихов самого Алкадари и стихов других авторов, написанных на арабском, редко на тюркском и персидском языках, а также из авторских комментариев и других материалов исторического плана. Книга эта при содействии всемирно известного философа, академика РАН Абдусалама Абдулкеримовича Гусейнова, сородича Алкадари, переведена доктором философских наук Ильшатом Рашитовичем Насыровым и издана под грифом Института востоковедения в 2020 г.

Вот что писал Алкадари об Али и его потомках в «Асари-Дагестан»:

«Одним из больших учёных Кюринского округа является почтенный Гаджи (приставка к имени человека, совершившего хадж в Мекку. – А.К.) Али-эфенди Рухунский уже покойный. Будучи жителем селения Рухун Кюринского округа, этот солидный учёный усвоил все науки, распространённые в Дагестане; более двадцати лет преподавал в своём селении, обладал прекрасным почерком, собственноручно переписал много книг, причём много лиц получило от него пользу через усвоение наизусть Корана. Есть экземпляры Корана, написанные этим эфенди очень крупными буквами и поражающие зрителя. В общем, он оставил много полезных произведений и, прожив более восьмидесяти лет, умер в том селении в 1267 (1851) году, после чего вместо него преподавателем в том селении стал его сын Абакар-эфенди. Этот в науках более глубокий учёный, чем его отец. Ведя обучение в течение до сорока лет, он под конец остался с притупленным зрением обоих глаз и занят чтением Корана наизусть. Сын его Абдул-Гамид-эфенди также учёный, могущий преподавать. Он обслуживает своего слепого отца, да продлит Аллах им обоим жизнь в счастье».

Следует отметить, что многие лезгинские авторы XIX века писали свои труды и литературные произведения на арабском и тюркском, иногда и на персидском языках, как это делал Гасан Алкадари.

А Али из Рухуна свои стихи создавал на родном языке, пытаясь адаптировать арабский алфавит к лезгинской речи, что является неимоверно трудной задачей. Не менее сложно давалось и чтение таких стихов, так как приспособленное для записи текстов на каком-либо неарабском языке арабографическое письмо не располагает нужным количеством букв, чтобы выразить почти двукратно превышающее количество звуков в лезгинском языке. Поэтому многие представители словесности считали лезгинский язык нелитературным, неравносильным другим языкам Востока, легко подстроившимся под арабский алфавит.

Тем не менее, продолжая традицию, заложенную Али из Рухуна, великий лезгинский поэт Етим Эмин (1840 – 1880) своим творчеством доказал литературную могучесть лезгинского языка, своим примером побудив к творчеству на родном языке ещё целую плеяду поэтов.

В настоящее время известно лишь 16 стихотворений Али из Рухуна. В 2004 году Рамазаном Эмиргамзаевым был издан небольшой сборник стихов поэта, судя по которому можно сделать вывод, что его автор – действительно тонкий мастер своего высокого ремесла, в чьих строках даже через огромную толщу времени, прошедшего с периода их написания, чувствуется живой накал социальных и утончённость любовных мотивов.

А упомянутый в приведённой выше цитате из Алкадари Абдул-Гамид – отец Магомеда Эфендиева.

Абдул-Гамид (вариант имени: Абд ал-Хамид) упоминается и в книге Алкадари «Диван аль-Мамнун»:

«Мне написал письмо Абд ал-Хамид эфенди, сын нашего покойного учителя Абу Бакра эфенди ар-Рухуни, с нижеследующими стихами».

Далее идёт посвящение, адресованное Гасану Алкадари, где есть такие строки:

Цель сего несчастного (автора письма)

В изложении этих слов в послании вам —

Да будет вестимо, что получил письмо я

От родственников моих из Рума

(т.е. из Малой Азии и европейских владений Османской империи).

Ждут ответа они от меня, а потому желаю

Ответить им, послав письма листок.

Но, увы, не знаю, как им доставить свой ответ.

Письмо от «преемника благородных шейхов-наставников из Кюра, от достопочтенного учёного Абд ал-Хамида, украшенного благородным знанием сполна» было принято адресатом с большой радостью и удостоено ответом с такими строками:

Сперва ответь на его пожелания мира премногим

Пожеланием мира и лучшими здравицами,

Затем уведоми его, что для него в сем деле

Нет препятствий и законов государства нарушений

В написании полного имени получателя (адресата)

Латиницей сверху на почтовом конверте

И уплате в установленном порядке на почте

Той суммы, что причитается с лиц, как он.

Если ал-Мамнун оказал помощь в нужде,

То при встрече гостинцем небольшим удовлетворится.

Абдул-Гамид упоминается в «Диван ал-Мамнуне» ещё один раз, но в русском переводе он ошибочно превратился в «Абд ал-Хакима эфенди, сына учёного Абу Бакра эфенди ар-Рухуни аз-Занити». То есть мы видим, что он сын Абу Бакра (Абакара) из Рухуна и что он из села Занит – Цинит (в арабском алфавите нет буквы, выражающей звук «ц»).

Алкадари в своей элегии, написанной в 1897 году, оплакивает умершего друга:

Увы, какое горе, какое сожаление из-за утраты Кюра

Одного из правоведов-факихов, таких как покойный [учёный]!

Как жалко книг, что без употребления лежат, пользу не дают.

В селениях обучение знанию прекратилось из-за отсутствия

Учителей и учеников, нет там внимания и заботы к людям знания,

Сердца их (жителей этих сел) – железные балки (черствы).

Разве принесёт пользу естественная природа рождённого

В обретении благоразумия и сознательности,

Если не прислушается человек к советам разумных,

И если родители оставят его сонму шайтана, ослушника [Бога].

Гасан Алкадари в своём сборнике стихов «Диван ал-Мамнун» приводит стихи и другого внука Али из Рухуна – Магомеда (Мухаммада), предваряя их такими словами:

«В 1284 г. по хиджре (1867 г.) достопочтенный Мухаммад, сын ал-хаджи ‘Абд ал-Латыфа эфенди ар-Рухуни, прислал мне нижеследующую касыду».

В этом многострочном произведении автор рассказывает своему другу Гасану о своей любви и ищет у него понимания и поддержки, когда «мир опостылел вконец, ничто не помогает отречься от безумной <…> страсти и влечения».

Далее он говорит:

Пленён я мыслями о девах навсегда, брожу

Безумно влюблённым, а потому я

В толпе безумцев, сведённых от любви с ума,

Влюбившихся и с тех пор бродящих

В пустыне страсти, во мраке песчаной бури.

Оставь же упрёки свои, эй, упрекающий меня,

Ведь это – по предопределению вечному Бога,

Дал Он [эту страсть] в удел сему рабу,

Любовью сражённому, обречённому на страсть.

Не жалуюсь, о, судьба, пусть и была ты

Жестокосердна и немилостива ко мне,

Ведь буду я за друга крепко держаться,

Который верен мне во всех делах.

Гасан Алкадари, удостоившийся от Магомеда целого букета восхвалений, ответил также пространной касыдой, высоко оценивая качество стихов:

И вижу, что сие письмо наполнено

Столь прекрасно сложенными стихами.

Сладостно оно, как чаша с ключевой водой,

Склоняются грозди их благолепья,

Веет благоуханием от их ветвей,

Словно благовоние, чьим ароматом

Наполнены красавиц паланкины.

Прекрасны рифмы автора, и великолепен

Стиль стихов его, почувствовал я запах цветка весны…

Затем автор ответного стихотворения, полагаясь на свой опыт в любовных делах, советует отказаться от изменчиво-игривых женщин:

Да пропади они пропадом, девы стройные,

Убийцы влюблённых, нет у них в мыслях

Справедливости, неведомо им чувство долга,

Очаруют они умного человека – и вот он

Верит во всякий вздор <…>

Но когда они лишь немного любезности

Ему окажут, то вообразит, что он –

Царь иноземный, и дальше будет

Обманываться рад, как мальчик,

Пока они не отвергнут его наконец.

Они возбудят любого к женщинам

Холодного мужчину, а потом вселят

Несчастье и боль в его сердце, что станут

Вонзаться, словно стрела за стрелой.

А потому быть твёрдым следует

В отказе от женщин, подобных им,

Быть добродетельным и скромным,

И отдаваться настоящей любви, проявляя

Серьёзность и особое вниманье.

В период этой стихотворной переписки Гасану Алкадари было 33 года. Магомед Рухуни, возможно, моложе, раз он обращается за советом к более опытному другу. Восхищает проявляемые обоими, молодыми ещё людьми, этикет, взаимоуважение, ответственность за свои слова и поступки.

В лезгинской литературе известно имя ещё одного поэта – брата Магомеда Рухуни – Махмуда.

По поводу его биографии существует много разных версий.

То писали, что он 1855 году эмигрировал в Османскую Турцию, то говорили, что он время возвращения из хаджа на родину умер в Тифлисе и там похоронен, то утверждали, что он уехал в Турцию, чтобы избежать наказания за участие в восстании 1877 года в Южном Дагестане.

Но одно его стихотворение, впервые опубликованное в 1995 году в журнале «Лезгистан», даёт повод пересмотреть его биографию.

История публикации этого произведения весьма примечательна.

Учёный-лингвист из Швейцарии Марианна Беерле-Моор, занимавшаяся изучением лезгинского языка, в 80-е годы прошлого века, не сумев попасть в Советский Союз, поехала к лезгинам, живущим в Турции, где провела три года. Там, в лезгинском селе Кирне вилайета Балыкесир, она у местного поэта Эсера Ходжи записала на диктофон множество песен и стихов, среди которых оказалось и стихотворение Махмуда Рухуни, озаглавленное чтецом «Письмо большого ученого Махмуда-эфенди из сибирской ссылки своему брату Магомеду».

Эти аудиозаписи Марианна Беерле-Моор в 1994 году, когда приехала в Россию, передала известному лезгинскому лингвисту Букару Талибову, который затем предложил их литературному журналу для публикации.

Но в опубликованной версии стихотворения Махмуда оставалось много неясностей.

В 2008 году лезгинский лингвист и литературовед Ражидин Гайдаров издал хранившуюся в его архиве поэтическую рукопись, составленную неизвестным составителем из стихов лезгинских поэтов ХIХ века и условно названную издателем «Киринским альманахом».

Преимуществом этого издания явилось собственно репринтное воспроизведение текстов, написанных арабской вязью. К сожалению, представленное в издании переложение текстов на кириллическую основу современного лезгинского алфавита получилось поспешным и неудовлетворительным.

Из вошедших в этот «Киринский альманах» двух полноценных стихотворений Махмуда «расшифрованными» оказались лишь несколько строк от каждого, и то с горем пополам.

Наш современник, автор наиболее близкой к истине биографии Етима Эмина и составитель самого полного собрания его стихов с подробным корпусом комментариев Мансур Кюреви специально для автора этой статьи произвёл расшифровку стихов Махмуда Рухуни, вошедших в «Киринский альманах».

Одно из них оказалось тем же самым письмом-элегией, отправленным брату Магомеду из ссылки. Это видно сразу из строк первой строфы:

Этой чужедальней страны богохульной

Мы слабые рабы, брат Магомед.

Из второй строфы выясняется, что Махмуд находится в ссылке ещё с двумя его братьями – Усманом и Ахмедом и что они вместе тоскуют по брату Магомеду. А в третьей строфе речь идёт ещё об одном их брате – Али, который находится на родине.

Далее Махмуд расспрашивает, называя конкретные имена, о старших родственниках и их детях, передаёт приветы друзьям, односельчанам, жителям соседних сёл, «праведным братьям и праведным сёстрам».

Завершает Махмуд своё послание так:

Нет времени, когда наши головы не повисли бы на грудь,

Нет дня, когда наши глаза не были бы на дороге (домой).

Не порицай ты, ведь это неразумного

Бродяги стихи, брат Магомед.

Становится ясным, что литературным псевдонимом Махмуда является лезгинское слово «саил», что означает: «нищий», «бродяга», так как в заключительных строфах его стихов, по сложившейся у авторов прошлых веков традиции называть своё имя или поэтическое прозвище, значится именно это слово.

Этот псевдоним встречается и в другом стихотворении Махмуда, в котором выражена тоска автора по друзьям. Здесь поэт прямо называет место, где находится, – это Дюмберез, турецкое село, что в вилайете Балыкесир.

Махмуд и его братья Усман и Ахмед, скорее всего, были отправлены в ссылку из-за участия в восстании горцев 1877 года, которое было жестоко подавлено. Вот сухие цифры из учебника истории Дагестана: из активных участников мятежа было повешено несколько десятков человек, а 4875 человек были сосланы в суровые уголки Российской империи.

В Турцию Махмуд, по-видимому, переехал после возвращения из ссылки. Возможно, с ним уехал и его брат Магомед, которому было адресовано стихотворное послание из далёкой северной ссылки.

Неслучайно, что отец Магомеда Эфендиева Абдул-Гамид просил совета у Гасана Алкадари, каким способом отправить ответное письмо родственникам в Турции.

Ни это письмо, ни ответ Алкадари не датированы, но хронология, соблюдённая автором в своём «Диван ал-Мамнун», и расположение данных стихов между других текстов, написанных в 1885–1888 годы, дают повод полагать, что переезд родственников Магомеда Эфендиева в Турцию относится к этому периоду – к периоду возможного возвращения других родственников из ссылки. Это возвращение могло случиться после мая 1883 года в связи с амнистией, объявленной после коронации Александра III. Тогда императором был подписан Манифест «О милостях, дарованных народу по случаю коронования», в котором Министру внутренних дел и генерал-губернатору Восточной Сибири было предоставлено право отпускать на родину ссыльных, уже четыре года находящихся в ссылке, если ими за этот период не были совершены противоправные деяния.

Есть ещё один любопытный факт, на который нужно обратить внимание.

Абдул-Гамид своим двум сыновьям дал имена своих двоюродных братьев Махмуда и Магомеда. Поступать так ему позволяла традиция называть детей именами дорогих родственников только после их смерти. А это значит, что сыновья Абдул-Гамида Махмуд и Магомед Эфендиевы родились после смерти их дядей-поэтов.

Из книги Магомеда Эфендиева мы узнаем, что у него были два старших брата и четыре сестры. Но в воспоминаниях лишь в нескольких эпизодах он упоминает самого старшего брата Махмуда без указания его имени.

Что нам известно о старшем брате Магомеда Махмуде, заменившем семье Эфендиевых отца, и приехавшем в Ясную Поляну наведывать младшего брата?

Известный в Дагестане учёный-арабист Галиб Садыки (1918–2000), который первым вернул имена поэтов из Рухуна родной литературе, 4 мая 1992 года рассказал автору этой статьи о своём знакомстве с воспитанником Ясной Поляны Магомедом Эфендиевым и поделился интересными сведениями о его старшем брате Махмуде, записанными мной с разрешения Галиба Мухиддиновича. Приведу отрывок из его рассказа:

«Житель селения Нижний Цинит Магомед Гамидович Эфендиев мне подарил рукописную книжку своего брата Махмуда-эфенди, ученика Гасана Алкадари, и «Краткий курс истории мира» турецкого учёного (даргинца по национальности) Мухаммеда Мураба Дагестанлы. В рукописной книжке было много никому не известных стихотворений разных поэтов. А на чистом листе рукописи Махмуд даёт генеалогию своего рода».

На странице этой книги Махмудом Эфендиевым были написаны имена его предков до восьмого колена.

Садыки также не раз писал, что дом в Дербенте, где жил старший брат Магомеда Махмуд и их дядя, в 1919 году был сожжён деникинцами и многие хранившиеся там ценные книги и рукописи предков Эфендиевых погибли в огне.

Помимо этого, Галиб Садыки в 90-е годы прошлого века опубликовал свой перевод (с арабского) стихотворения духовного наставника дагестанских имамов Гази-Магомеда и Шамиля Мухаммеда Яраги (1772 – 1838), посвящённое своему другу Али из Рухуна, где есть такие слова:

«О, как мы рады, что среди наших друзей есть указывающий нам путь учёный… Мы должны знать, что он глубже нас всех»

(Кстати, Л.Н. Толстой был знаком с тарикатскими взглядами Мухаммеда Яраги (Муллы-Магомеда) и подробными источниками о нём, о чём свидетельствует автограф писателя, озаглавленный как «Материалы Хаджи-Мурата».)

Махмуд также продолжал своё родовое занятие – преподавание в медресе. У него младший брат получил начальное мусульманское образование, благодаря чему Магомед в Ясной Поляне имел возможность переписываться со своей большой семьей. Переписывались они на родном языке, используя арабскую графику, их предками адаптированную к лезгинскому языку. По-другому быть не могло. Первоначальное мусульманское образование позволяло Магомеду в какой-то степени владеть арабским и тюркским языками, что помогало ему общаться с упомянутым в его книге бывшим членом Государственной Думы Абдулвахидом Кариевым (1859 – 1937) из Ташкента, который 24 сентября 1910 года встретился с Л.Н. Толстым. Возможно, эта встреча состоялась благодаря Магомеду Эфендиеву, который познакомился со ссыльным депутатом из Мусульманской фракции через своих земляков, находясь ещё в Крапивне. Ссыльные дагестанцы и Кариев затем не раз приходили к Магомеду в Ясную Поляну. Не исключено, что Магомед мог выступать и переводчиком разговора между великим писателем и бывшим депутатом, плохо владевшим русским языком.

Магомед Эфендиев выполнял обязанности переводчика, когда передавал поручения Софьи Андреевны и других обитателей Ясной Поляны здешнему объездчику Али Шихову, кумыку по национальности, и старому сторожу Осману Сфиеву, чья национальность в книге Эфендиева не указана (фамилия Сфиев среди кавказцев встречается только у лезгин).

Среди знакомых ссыльных, отбывавших свой срок в Крапивне, Магомед также называет лезгин Карчугу Казиева, Шихахмеда Исаева и кумыка Ногай-Мурзу Джабраилова. Они не раз приходили к Магомеду и в Ясную Поляну. С ними он поддерживал связь и после смерти Л.Н. Толстого, когда Магомед был вынужден покинуть усадьбу писателя.

Он вновь оказался под надзором полиции в Туле. Попытки Софьи Андреевны вернуть юношу в Ясную Поляну не увенчались успехом. Но с её помощью Магомед находит пристанище в Новгородской губернии в имении правнучки А.В. Суворова Любови Владимировны Хитрово.

Затем он пишет письмо Любови Владимировне с просьбой о переводе его в другое её имение рядом со станцией Присады в Тульской губернии, чтобы находиться ближе к Ясной Поляне и к своим ссыльным землякам. Это желание было исполнено, и у Магомеда появилась возможность вновь посещать Ясную Поляну и встречаться с Софьей Андреевной, Андреем Львовичем, Татьяной Львовной и другими своими знакомыми.

Во время одной из встреч Татьяна Львовна по просьбе Софьи Андреевны написала письмо от имени матери управляющему шахтами при станции Щёкино Хмельницкому, после чего Магомед был принят агентом по отправке вагонов и освобождён от работы в имении Л.В. Хитрово. Это был 1917 год.

После революции Магомед и его друзья по ссылке задумали вернуться на родину, хотя официального решения об их освобождении не было. Великий поворот в истории страны ими был принят как знак получения вожделенной свободы.

Перед отъездом Магомед поехал попрощаться с Ясной Поляной, с Софьей Андреевной, поклонился могиле великого писателя. На прощание Татьяна Львовна передала Магомеду на дорогу мельхиоровый сундучок с продуктами.

Этот самый памятный саквояж, другие подарки из Ясной Поляны, книги с автографами великого писателя в настоящее время хранятся у родственников Магомеда Эфендиева. Его потомки также располагают письмами исследователя жизни творчества Л.Н. Толстого Н.Н. Гусева, секретаря писателя В.Ф. Булгакова, внучки писателя и последней жены Сергея Есенина С.А. Толстой-Есениной, адресованными благодарному воспитаннику Ясной Поляны.

Также Магомед Эфендиев оставил дневники и более полную и доработанную версию своих воспоминаний под названием «Юный узник», которые так и остались неизданными, хотя и автор, а затем и его сын попытались их опубликовать.

Несколько глав из этих воспоминаний опубликованы на лезгинском языке в «Лезги газет». Из них становится ясно, что один из его дядей, который «имел пять сыновей», в 1917 году жил в Дербенте. Туда же переселился и старший брат Магомеда Махмуд.

Хочется надеяться, что неопубликованное наследие Эфендиева когда-нибудь увидит свет.

Пользуясь случаем, хотел бы остановиться ещё на одном человеке, упоминаемом в книге Магомеда Эфендиева. Это Ногай-Мурза Джабраилов, бывший старшина кумыкского села Шамхал-Термен, сосланный в Крапивну из Дагестана, и прибывший сюда на неделю позже, чем Магомед. Ни одного слова о том, что он жил в Ясной Поляне у Эфендиева нет.

Некоторую, к сожалению, недостаточно ясную, порой и сомнительную, информацию, об этом человеке можно получить из воспоминаний его младшего сына, восьмидесятилетнего Саида Джабраилова, записанных дагестанской журналисткой Ольгой Мамедовой и включённых в очерк «Лев Толстой, Ногай-Мурза и Кавказ». Этот очерк заключает книгу этого автора «Киллеры для мужа», выпущенную Дагестанским книжным издательством в 2013 году.

Из рассказа Саида Джабраилова следует: когда ссыльные из Дагестана доехали до Ясной Поляны, к ним приехал граф Толстой и забрал Ногай-Мурзу к себе, поселил в отдельной комнате, дав ему ружьё, чтобы «присмотрел» за имением графа. Такой чести он удостоился из-за того, что Толстой, находясь в Дагестане, оказывается, был знаком с отцом Ногай-Мурзы – Джабраилом, даже гостил у него два дня в Шамхал-Термене. Саид Джабраилов приводит целый диалог, состоявшийся между его отцом и писателем. Если этот разговор между ними произошёл в 1907 году, то встреча Толстого и отца Ногай-Мурзы могла случиться пятьдесят с лишним лет тому назад.

Доподлинно известно, Л.Н. Толстой побывал в Темир-Хан-Шуре, можно допустить, что он мог посетить находящийся рядом Шамхал-Термен тоже, хотя никаких фактов, подтверждающих это, нет.

Саид Джабраилов явно что-то путает.

На это указывает и тот эпизод, где рассказывается о посещении Ногай-Мурзы в Ясной Поляне известным кумыкским певцом Татамом Мурадовым, который якобы пожил здесь три дня.

Если учесть, что Ногай-Мурза (по рассказу его сына) после смерти Толстого сразу уехал из Ясной Поляны домой, то получается, что будущему певцу Татаму Мурадову в 1910 году было всего восемь лет, вряд ли он в таком возрасте мог оказаться в такой дали от родины. Да и в биографии этого известного человека, создателя и многолетнего руководителя национального ансамбля песни и танца Дагестана, факт пребывания в Ясной Поляне не значится.

К тому же, из воспоминаний Магомеда Эфендиева мы видим, что в 1913 году Ногай-Мурза всё ещё находится в Крапивне. Он мог увидеть Толстого, когда приезжал в гости к Магомеду и к своему земляку-кумыку Али Шихову, которые, к удивлению, ни разу не упоминаются в рассказе сына Ногай-Мурзы.

Али Шихов вначале работал сторожем в имении Андрея Львовича. Когда Софья Андреевна попросила его «взять где-нибудь одного черкеса объездчиком лесной дачи в Ясной Поляне», он решил отправить туда Али Шихова. Ему, совсем не владевшему русским языком, Магомед Эфендиев на тюркском языке объяснял поручения хозяев имения.

Магомед Эфендиев и Али Шихов, сторожившие ночью под 28 октября 1910 года, стали свидетелями ухода Л.Н. Толстого из Ясной Поляны.

«– Прощай, Магомед. – Это были последние его слова, последние звуки его голоса, которые я сохранил в памяти по сегодняшний день».

История и воспоминания Магомеда Эфендиева заслуживает не только внимания и прочтения, но и осмысления.

Говоря о них, Лев Аннинский отметил, что «эти записи драгоценными зернами входят в русское толстоведение».

Но хотелось бы особо подчеркнуть другое.

Эта история стала историей благодарности и любви, благодаря лишь одному Человеку – Льву Николаевичу Толстому, его духовным исканиям и терзаниям, его любви к Кавказу, к его жителям, к их древней культуре.

У академика Гусейнова А.А., лезгина по национальности, есть замечательная статья «Непротивление злу насилием: уроки Л.Н. Толстого», которая заключается такими словами: «В своих духовных поисках Толстой не ограничивался учением Христа, хотя и считал его самым совершенным из всего, что создано человеческим гением. Он также изучал брахмаизм, буддизм, даосизм, конфуцианство, иудаизм, магометанство. Находя в них много ценного, Л. Н. Толстой пришел к более важному выводу. По его мнению, всем религиям присуще единое духовное ядро, которое раскрывается в следующих положениях: а) есть начало всего, и это Бог; б) в каждом человеке есть божественное начало, которое он в ходе своей жизни может увеличить или уменьшить; в) оно увеличивается тогда, когда человек приумножает в себе любовь, одновременно уменьшая эгоистические страсти; г) чтобы добиваться этого, надо руководствоваться золотым правилом нравственности — относиться к другим так, как ты хотел бы, чтобы они относились к тебе».

Это «духовное ядро» Л. Н. Толстой, как и во многих других своих нравственных подвигах, наглядно выразил на личном примере и в отношении неправедно сосланного юноши Магомеда Эфендиева.

Такое вот «непротивление злу насилием».

Автор: Арбен Кардаш,

Заслуженный деятель искусств Республики Дагестан, Народный поэт Дагестана, член Союза писателей СССР, Союза писателей России и Союза журналистов России.

Картины М.Эфендиева: «Первая встреча», 1930 г. и «С Голубкой» (Голубка – верховая лошадь, которую Андрей Львович дал в распоряжение Магомеду Эфендиеву).